Александр Успенский - На войне. В плену (сборник)
И вот в лесу, в два часа ночи, в хате лесника, под председательством начальника отряда полковника Белолипецкого (командир 108‑го полка) было устроено совещание. На совещание прибыли оставшиеся в живых командиры полков, батарей, батальонов и рот.
Какую странную и редкую картину представлял из себя этот «совет в Филях» сильно переутомленных боями и походами в лесу голодных офицеров! Хата была переполнена настолько, что было трудно повернуться, тем более что на полу, под столом и лавками ранее пришедшие в эту хату на совет офицеры заснули, сильно храпели и стонали во сне… и нельзя было их обвинять за этот неуместный на совете чрезвычайной важности сон, а только с большим трудом разбудить! Вновь прибывшие сами с неимоверным усилием боролись со сном, попав в теплую хату после пронизывающего ночного холода! Маленькая жестяная лампа над столом слабо освещала переполненную офицерами комнату.
Ввиду донесений разъездов и разведки о наступлении противника со стороны Старожинце – Богатыри на Млынск, после докладов пехотных и артиллерийских начальников и всестороннего обсуждения, совещание постановило: с рассветом занять позицию у деревень Млынск и Волькуши и затем, перейдя в наступление, отбросить неприятеля, чтобы пробиться к Гродно!
К этому времени силы наши сильно поредели… После боев у Носсавен, Грюнвальде, Серски-Ляс, Махарце и Тартаки, например, в нашем полку (два с половиной батальона) было в большинстве рот не более сорока человек. Мысль о невозможности пополнить патронные двуколки приводила в отчаяние; питаться людям было нечем; походные кухни, бывшие при некоторых ротах, поделили поровну, но варили в них воду с очень малым количеством сберегаемого масла, без продуктов, а главное без соли, и – ни кусочка хлеба!
Настроение было тяжелое от сознания, что мы окружены… но героическое решение на совете в хате лесника «с боем пробиваться дальше» ободрило всех нас!
Разбудили и подняли колонну людей, спавших на снегу в лесу, и двинулись в четыре часа утра занимать позицию у Волькуши – Млынек (схема № 4).
Уже совсем рассвело, когда мы вышли из лесу. Немцы сейчас же открыли по нам редкий пока огонь из своих батарей со стороны деревни Волькуши. Наш полк занял позицию против этой деревни и по обеим сторонам дороги из деревни Грушки.
Немцы своей пехотой занимали командующие высоты на том, правом берегу реки Волькуши у деревень Волькуши, Богатыри и Бартники.
Не успели мы окопаться, как немецкие пулеметы и пехота открыли по нам огонь. Наши батареи, занявшие высоты глубже в лесу, отвечали немцам редким, но метким огнем. Мы все знали, что это – стрельба последними снарядами! Также и свои роты мы предупредили беречь патроны: патронные двуколки были уже пустые!
Бой разгорался. Скоро, под прикрытием усиленного огня своей артиллерии, наши цепи двигаются вперед, местами переходят вброд через реку Волькуши и выбивают немцев из их окопов. Недавняя победа над немцами у Махарце еще воодушевляла физически совершенно измученных уфимцев!
Но вот со стороны Бартники идут к немцам свежие резервы. Новые немецкие батареи со стороны Марковцы шлют нам во фланг свои гранаты. Наши потери и убитыми и ранеными – ужасны!
Я с остатками 4‑го батальона в начале боя был в резерве, но, когда на нашем левом фланге наши роты стали отступать, я по приказанию командующего полком полковника Соловьева двинулся вперед «перебежками». На первой остановке, на горке с окопами, мои цепи открыли огонь по открыто идущим в атаку немцам; те наши люди, которые уже отступали нам навстречу, мною еще ранее были остановлены; они залегли на нашей линии и тоже открыли огонь по наступающим немцам; последние понесли здесь огромные потери, как от нашего огня, так и особенно от огня наших батарей. Наконец немцы остановились и тоже залегли. В этот момент я был сильно контужен в правое ухо разорвавшимся над головой бризантным снарядом, причем взлетевший от этого взрыва мерзлый ком земли ударил меня по голове (как потом сказали мне видевшие это нижние чины связи), и я потерял сознание…
Пришел я в себя уже на перевязочном пункте 105‑го Оренбургского полка. Были сумерки. Я узнал, что бывшие при мне солдаты для связи (батальонный сигналист Карпович и рядовой Арсеньев) долго поливали мою голову водой из ручья и буквально притащили меня без чувств на перевязочный пункт. Да, если бы не эти мои солдаты, я не жил бы теперь на свете! Здесь, в присутствии командира 105‑го полка полковника Рахнера, старший врач этого полка надворный советник Керсновский промыл и перевязал мне рану на голове и дал лекарство, чтобы прекратить мучительную рвоту. Бой в это время почему-то стих.
Из разговоров на перевязочном пункте я узнал, что, несмотря на огромные потери, прорваться нам не удалось, наши оба полка (105‑й и 106‑й) опять стянулись с невыгодной, у деревни Волькуши, позиции, обстреливаемой с трех сторон немцами. Приказано, ввиду недостатка патронов, занять ночью прежнюю позицию – окопы на опушке леса, и продолжать отход на Марковский мост – Лехновцы, где немцев еще нет.
Я поблагодарил доктора Керсновского за помощь и уже направился к своему батальону, как услышал сзади голос командира 105‑го полка: «Капитан, что же вы не взяли перевязочное свидетельство?» Я вернулся, врач записал меня в свой журнал и выдал мне полевое свидетельство о контузии и ране.
На лесной опушке нашел я в окопах жалкие остатки нашего полка. Настроение у нас, оставшихся в живых, было крайне тяжелое: прорваться у Волькуши – Богатыри нам не удалось, а потери в этом бою мы понесли огромные, в ротах оставалось по тридцать-сорок человек, а главное, патронов почти не было.
Есть нечего. Голод и бессонница отнимали последние наши силы. Весь тот вечер и ночью у меня продолжалась окончательно меня изнурившая рвота. По приказанию командующего полком мне опять сделали перевязку, уже в 108‑м Саратовском полку: у нас не было даже и фельдшера!
Ночью полк уходит на юго-запад, к деревне Лехновцы, которая тоже оказалась занятой противником. 7 февраля, с раннего утра, остатки полка развертываются в боевое расположение у Маркова моста и до двух часов дня ведут оборонительный бой на этой позиции, сдерживая немцев.
С двух часов дня настало затишье, но когда окончательно стемнело, немцы открыли артиллерийский огонь из орудий малого калибра по нашим тылам со стороны деревни Рубцово, именно по деревушке, где были наши перевязочные пункты, Здесь, между прочим, лежали раненые: наш командир полка полковник Отрыганьев, тяжело раненный утром в бою, командир 110‑го Камского полка полковник Рябенко (бывший наш уфимец и герой японской войны), скоро здесь скончавшийся, и другие раненые офицеры полков 20‑го корпуса. В одной хате разорвавшимся здесь снарядом были вторично смертельно ранены уже раненые солдаты! Какая жестокая судьба! В этой же деревушке (забыл ее название) в двух хатах помещались под караулом немецкие офицеры и врачи, взятые нами в плен под Махарцами. Они с трудом скрывали свою радость от приближения «своих».
Из подслушанных у них разговоров мы узнали, что стрельба со стороны Рубцова (с запада) означает, что немцы успели занять Липск, а от местных жителей мы еще утром узнали, что немцы густыми колоннами быстро подвигаются из Сейн к Сопоцкину. В тылу Грушки и Рудавка, после вчерашнего кровавого боя, уже нами оставлены.
Высланная в сторону артиллерийского огня разведка выяснила, что и Рубцово уже занято немцами. Значит, полное окружение!.. (схема № 4).
В это время все приказы и распоряжения штаба корпуса передавались только устно, многое не доходило до нас, младших начальников. Полной ориентировки о нашем положении не было, но по последним тяжелым боям с огромными потерями убитыми и ранеными, а главное, по невозможности пополнить патроны, мы сознавали, что можем вырваться из кольца свежих немецких дивизий только благодаря искусному маневрированию. Мы, например, знали, что начальник 29‑й дивизии генерал-лейтенант Розеншильд-Паулин на последнем совещании у командира корпуса в лесу предложил бросить все обозы, а полковник Белолипецкий (командующий нашей дивизией) предложил, зарыв и побросав в реку замки и панорамы от орудий, бросить артиллерию и пробиваться ночью лесами и оврагами, через немецкое сторожевое охранение у Бартники, но этот план, к сожалению, был отвергнут командиром 20‑го корпуса. Приказано, несмотря на исключительно трудную обстановку, обыкновенным походным порядком идти по одной дороге (!) на Жабицке – Курьянки и прорваться на Гродно (схема № 4). Для этого, предварительно, всем полкам и артиллерии приказано стянуться к фольварку Млынек, откуда двинуться в таком порядке: авангарду, то есть 113‑му, 114‑му и 115‑му полкам в двенадцать часов ночи (на 8 февраля); за авангардом – главным силам, то есть трем полкам нашей 27‑й дивизии под командой полковника Белолипецкого, 116‑му Малоярославскому полку (от него осталось только сорок человек со знаменем!) и 209‑му полку; за ними – артиллерии и паркам (генерал Филимонов). Арьергарду же (начальник штаба 27‑й дивизии полковник Дрейер): 110‑му, 112‑му, 210‑му, 211‑му и 212‑му полкам с их артиллерий – прикрывать отход частей корпуса на фольварк Млынек.
